Цветы не ворчливы. Им не придет в голову жаловаться – за что им Бог дал вот такое тело или вот такие руки и голову. Поэтому Создателю легче всего экспериментировать именно с цветами.
Посмотрите на каллы или антуриум, оцените соцветие бугенвиллии или телосложение кактуса. Где там что – знают только биологи. И те по секрету делятся этими знаниями на ушко друг другу. Я бы, например, ужаснулась таким пропорциям и цветовой гамме. А вот эти – ничего. Стоят, молчат и благоухают.
Почему мы так не умеем радоваться себе в той же комплектации, которую получили от Создателя по умолчанию?
У нас все время все не то – руки не те, из них все падает и они у нас крЮки. Ноги не те: кривоваты, толстоваты. Голова квадратная. Нос угловатый. Скулы выпрямить. Грудь подтянуть…В общем, срочно подайте мне другую комплектацию.
А эти – молчат. И еще – пахнут.
В первый раз я с ними познакомилась еще в школе. Были такие длинные, словно устремленные в небо. С ними мы шли в первый класс. Гордо стояли на линейке. Тянулись к знаниям. Это были гладиолусы, заботливо выращенные бабушкой на даче. Их тонкие стрелы были усеяны маленькими патефончиками. Увявшие можно было безболезненно вытащить и они жили дальше, спокойно переживая такую ампутацию.
Потом были маленькие листочки под баночками, требовавшие специального освещения и кропотливого ухода. Это были фиалки. Однажды я задела такую банку и укоренявшийся листок сломался. «Оно само», – усиленно уверяла я отца. «Запомни, доча, само в этом мире ничего не бывает». Я запомнила.
Мелкие белые звездочки домашнего перца отец опылял лично. Он долго и усердно имитировал полет шмеля обычной акварельной кисточкой, чтобы осенью из них получилось хотя бы что-то путное.
Загадочные оранжевые фонарики физалиса стояли дома всю долгую зиму. Оказывается, их едят. Об этом я узнала, когда стала уже совсем большой тетей. А в детстве – они были похожи на те, которые вешают на елку, и, казалось, они вот-вот зажгутся.
Еще были астры и георгины. Когда они долго стояли в вазе, то вода после них начинала пахнуть болотной тиной. Поэтому перед дарением их учительнице по музыке нужно было тщательно прополоскать их стебли. Хотя ей все равно повезло узреть истинную душу цветов. Я засушила листочки от них и набодяжила из них домашних духов собственного производства. Пахли они ужасно и смрадно, но я была очень горда своими парфюмерными навыками, поэтому смело подарила ей этот самодел на одном из уроков.
Были душистые – до одурения – флоксы. И белые глазки земляники и клубники. Были желтые цветы на растущих в парниках огурцах. И лохматые пионы. Синие звезды клематиса тянулись вдоль стен дома. Под другую сторону розовели люпины.
Но почему –то мое сердце было отдано розам. Не крупным. Кустовым. И очень душистым.
Потом – много лет спустя, я поняла, что не люблю цветы, которые срезают. Не люблю за их быструю смерть. Горшечники – долгожители, с ними хоть как-то можно договориться. Хотя и эти бывают склонны к самоубийству, если им не по нраву температура воздуха, режим полива или освещение.
Скупка горшечных цветов стала моим излюбленным способом снятия стресса. Я ли их любила, или мне не с кем было поговорить. Или так я любила себя, даря их себе. Но у нас с ними завязался какой-то тесный роман. Причем нравились мне совершенно экзотические ребята. Сциндапсус – пятнистая знойная лиана. Хойя с ее непомерным величием и упорным нежеланием расти не во дворе, а дома. Гипоцирта, цветки которой были похожи на маленьких оранжевых рыбок. И даже пассифлора, выращенная мною из семян. Ну и святое дело – укоренить черенки роз из подаренных букетов.
Почему-то мне кажется, что когда-нибудь у меня будет настоящий розовый сад. Розы будут плестись по специальным ажурным конструкциям, немного закрывая Солнце. И в их тени кто-то будет сидеть и курить трубку в плетеном кресле.
Не важно, какие это будут сорта и виды. И какого они будут цвета. Главное – что это для души.
Также, как не важно, какие у нас с вами глаза, руки, ноги, животы и попы. Главное – не страдать безразличием. К друг другу. И к самому себе.